(160 слов) По В. Сухомлинскому
Дружба – это школа воспитания человеческих чувств. Дружба нужна нам не для того, чтобы чем-то заполнить время, а для того, чтобы утверждать в человеке и, прежде всего, в самом себе добро. Я считаю одним из самых главных правил морального воспитания то, чтобы в годы отрочества и ранней юности каждый пережил глубокое чувство восхищения духовным благородством человека, влюбился в него. От этого, по существу, зависит вера и в человека, и в красоту человечности. Если этого нет – душа человека пуста, малейшие неурядицы жизни могут вызывать у него мелочное брюзжание, неверие в свои силы.
Пустая душа жадно впитывает плохое и трудно поддаётся влиянию хорошего, потому что пустота, духовная убогость уже сами по себе являются пороками. Тот, у кого пустая душа, не может быть настоящим другом, он не чувствует человечности в дружбе. Жизнь убедила меня, что если в годы отрочества и ранней юности человек понимает, что дружба духовно его обогащает, в дружбе он ищет не провождения времени, а поле для самоутверждения, для самопознания и самовоспитания.
К озеру
Каждую осень я приезжал в лесную деревню и шел от нее к озеру. Это стало традицией.
Я приходил всегда неожиданно. Шел тихими осенними лесами, где, кроме птиц, не было встречных, узнавал старые пни, светлые поляны, изгибы заброшенной дороги.
Приходил я обычно в поздние сумерки, когда бледные звезды предвещали холодную ночь и запах дыма казался лучшим запахом в мире. Он говорил о близости озера, теплой избы, веселых разговоров, постели из сухого сена, говорил о пении сверчка и бесконечных ночах, когда я просыпался от струнного грома, от мелодий Бетховена и Верди, заглушавших дрожащий вой голодных волков.
Каждый раз Ленька выскакивал из избы и бежал мне навстречу. Он стеснялся показывать свою радость и только крепко здоровался со мной за руку. Потом мы долго говорили о прочитанных книгах, об урожае, зимовке на полюсе, затмении солнца и ловле вьюнов. У нас было много увлекательных тем для разговоров.
У окна
Андрей Николаевич снял с подоконника горшок с засохшей геранью и стал смотреть на улицу. Всю ночь и утро сеял частый осенний дождь. Деревянные домики, серые и печальные, казались насквозь промокшими. Одинокие деревья гнулись от ветра, и их почерневшие листья льнули друг к другу, шепча и жалуясь. Рядом, в потемневшем кривом домике, отвязалась ставня и с тупым упорством захлопывала половину окна, таща за собой мокрую веревку, и снова со стуком ударялась о гнилые бревна.
Прямо против окна, на противоположной стороне, высился красивый барский дом. Деревянная вычурная резьба покрывала, будто кружевом, весь фасад, начиная от высокого темно-красного фундамента и доходя до конька железной крыши. Даже в эту погоду зеркальные окна дома сияли, сквозь стекла отчетливо виднелись тропические растения, обладавшие тайной вечнозеленой жизни. Андрей Николаевич любил смотреть на этот дом и воображать счастливую жизнь его обитателей — беспечных и красивых людей.
Радость
С коньками под мышкой Светлана неторопливо шагала в противоположную от катка сторону, боясь растерять свою неожиданную радость. Она не знала, куда и зачем идет. Лишь бы только не стоять на месте. На набережной канала, огибавшего разрушенный стадион, девушка остановилась. В этот момент вспыхнули и ярко загорелись фонари. Они залили светом весь Невский проспект и в одно мгновенье изменили облик города.
Это было неожиданно и так соответствовало внутреннему состоянию Светланы, что она остановилась. Светлане казалось, что все люди должны радоваться ярким фонарям, хорошей погоде, шумному движению, толкотне. Всюду, куда бы она ни взглянула, все горело, отсвечивало, блестело, сверкало. В окнах магазинов ослепительно сияли красным, зеленым, голубым светом слова реклам. Блестели кузова автомашин, отражая тысячи огней. Сверкали стеклянные вывески. Даже скользкие тротуары, еще не посыпанные песком, блестели.