Диктант по А. Тырковой-Вильямс
Нет то́чных указа́ний, когда́ Пу́шкин нача́л «Бори́са Годунова». Вероя́тно, по́здней о́сенью 1824 года. К осени 1825 года траге́дия была́ зако́нчена.
Э́то была́ истори́ческая рабо́та, и поэ́т вёл её вдали́ от библиоте́к и архи́вов, вдали́ от обще́ния с людьми́, изуча́вшими про́шлое Росси́и. «О́бщество моё состои́т то́лько из ста́рой ня́ни, да из траге́дии», — писа́л он прия́телю…
В «Годунове» Пу́шкин затро́нул вопро́сы полити́ческие, ещё недавно́ бу́рно волнова́вшие его́. Поэ́т взял перехо́дный отре́зок ру́сской исто́рии, в це́нтре поста́вил царя́ узурпа́тора и реформа́тора, на нём прове́рил те полити́ческие тео́рии, увлече́ния, чу́вства, кото́рые переду́мал и переборо́л.
К ка́ждому из свои́х геро́ев поэ́т испы́тывал определённое ли́чное чу́вство, но острота ли́чного отноше́ния к свои́м геро́ям ужива́лась в нём с му́дрой снисходи́тельностью и беспристра́стием. Э́то осо́бенно ска́зывается в обрисо́вке Бори́са Годунова.
Вя́земский, чу́ткий, стро́гий кри́тик, писа́л: «В траге́дии есть красо́ты удиви́тельные, тре́звость и споко́йствие. А́втора почти́ нигде́ не ви́дно».
С сыно́вней не́жностью Пу́шкин рису́ет о́браз благочести́вого ста́рца Пимена. Он лю́бит в нём не то́лько своё созда́ние, но и живо́е воплоще́ние тво́рческих и нра́вственных сил ру́сского наро́да.
«Хара́ктер Пимена, — говори́т Пу́шкин в одно́й из заме́ток, — не есть моё изобрете́ние. В нём я собра́л черты́, плени́вшие меня́ в на́ших ста́рых ле́тописях: простоду́шие, умили́тельная кро́тость, не́что младенческое и вме́сте с тем му́дрое усе́рдие, на́божность к вла́сти царя́, да́нной им Бо́гом, совершенное отсу́тствие су́етности, пристра́стия… Мне каза́лось, что сей хара́ктер вме́сте нов и знаком для ру́сского сердца, что тро́гательное доброду́шие дре́вних летопи́сцев… укра́сит простоту мои́х стихо́в и заслу́жит снисходи́тельную улы́бку чита́телей».
(По А. Тырковой-Вильямс) (240 слов)